Вторым разделом библиотеки традиционно является раздел «Богослужение». Он в свою очередь делится на подразделы:
1. Богослужебные книги.
2. Отдельные службы и молитвы.
3. Литургика – исследования и различные тексты, посвященные богослужению.
4. Церковно-славянский язык – учебники и другие издания, посвященные церковно-славянскому языку – языку богослужения Русской Православной Церкви.
5. Инославие – труды католических и протестантских авторов.
6. Ноты – в библиотеке имеется небольшое число нотных сборников и отдельных песнопений.
7. Акафисты – поскольку имеется большое количество отдельно изданных акафистов, то они помещены в отдельном подразделе в алфавитном порядке.
В библиотеке имеются все тома «Настольной книги священнослужителя», издания 1970-80-х годов, Типикон на церковнославянском языке, руководства по Уставу богослужения.
В целом раздел «Богослужение» небольшой, и наиболее богатый в нем – подраздел «Литургика». Через писания православных знатоков устава читатель может приобщиться к неисчерпаемой глубине и красоте православного богослужения и через него – к свету Христовой Истины.
Одним из вдохновенных авторов, выразителей православного богослужебного предания является современник гонений XX века священноисповедник Афанасий (Сахаров), епископ Ковровский (1887–1862, память 28 октября).
В течение всей своей жизни святитель Афанасий ежедневно совершал суточный круг церковных молитв – даже и в самых неблагоприятных условиях, в заключении, часто ночами, в крайней усталости и изнеможении; по памяти совершал богослужение в великие праздники и в дни памяти почитаемых им святых.
Последние шесть лет святитель Афанасий провел на покое – после почти тридцати лет изгнания, «уз и горьких работ», – отдавая свой неоценимый жизненный и богословский опыт Церкви и ее чадам. Святитель принимал участие в деятельности Богослужебно-календарной комиссии Московской Патриархии, продолжал работу по собиранию служб и житий русских святых, начатую еще в лагерях. Эти его труды были использованы в издании Московской Патриархией в 1970–1980 годах Богослужебных Миней («зеленых»). Занимался исправлением богослужебных книг. Отредактировал и дополнил ряд богослужебных последований, собрал «Синодик храма Всех Святых, в Русской земле просиявших», в который вошли около трех тысяч имен «подвижников благочестия земли нашей, за веру Православную и Церковь и за Русь Святую подвизавшихся, архипастырей и пастырей, строителей и правителей ее» с XI по XX вв.
Служба Всем Святым, в земле Русской просиявшим – творение епископа Афанасия – впоследствии была напечатана в Минее, месяц май, часть 3-я, изданной Московской Патриархией в 1987 году. Эту службу можно назвать словесной иконой Русской Церкви, образом Святой Руси. В ней явственно звучат мотивы страданий Русской Церкви в XX веке. Прославляя соборно и по ликам Всех Русских Святых, Церковь земная зовет Церковь небесную ходатайствовать пред Богом за истязуемое Отечество и православных людей, «озлобленных мучительскими прещении и лютым неистовством неверных, от нихже, яко пленницы и нази, гонимых». Служба имеет радостное, ликующее настроение – возвещая победу Церкви Христовой над «всую борющими».
Святитель Афанасий также разработал композицию иконы Всех Русских Святых. Один из первых списков этой иконы, выполненный монахиней Иулианией (Соколовой), находится в Воскресенском соборе г. Тутаева, где святитель провел восемь месяцев, вызволенный из заключения своим давним знакомым и помощником исповедником Георгием Седовым, бывшим тогда старостой Воскресенского собора.
Фундаментальным является труд святителя «О поминовении усопших по Уставу Православной Церкви». В нем он говорит о совершенстве и благолепии Православного богослужения, слагавшегося веками из молитвенного опыта святых, о необходимости строго следовать Уставу, о послушании Церкви, о «возвышеннейшем и таинственнейшем единении христиан со Святой Церковью и друг с другом» в богослужении и молитве...
Предлагаем читателям сайта познакомиться с главой из этой книги.
Все должно быть благопристойно и чинно (Кор. 14, 40).
Любовь не бесчинствует, не ищет своего (Кор. 13, 5).
Глава
1
Молитва об усопших и послушание Святой Церкви
Следуя руководству святой Церкви, мы исповедуем, что не только прославленные угодники Божии живут по смерти[1], но и все верующие не умирают, но живут вечно о Господе[2], что “из мертвых восстанием Христовым смерть уже не обладает умершими благочестно”[3], что Господь лишь к “жизни другой” переселяет рабов своих[4], ибо, по слову Христову, Бог несть мертвых, но живых, вси бо Тому живи суть[5]. Поэтому умирающие о Господе православные христиане не перестают быть членами Святой Церкви, сохраняя с нею и со всеми остальными ее чадами самое действительное, деятельное, живое общение.
Богослужение и молитва являются по преимуществу той сферой, где верующие вступают теснейшее, наиболее заметное и для внешних чувств и вместе с тем возвышеннейшее и таинственное единение со Святой Церковью и друг и другом[6]. Молитва — главнейшая сила этого единения. Молитеся друг за друга, — заповедует слово Божие[7]. И Святая Церковь чинами служб своих и принятыми ею в употребление молитвословиями неустойчиво и постоянно внушает всем молиться о всех и наипаче о близких. Молитва о всех является долгом каждого православного христианина, долгом в самом буквальном смысле этого слова, ибо все о нем молятся, и он таким образом становится должником всех — и живых, и умерших. Должник обязан уплачивать свой долг, в свою очередь молясь обо всех, не только о живых собратиях, которых он сам просил о молитве за него и, которые, он знает, с любовью исполняют эту его просьбу, которых нередко он видит рядом с собой, молящимися о нем, — но и об умерших, из которых с некоторыми еще сравнительно недавно “многажды вкупе снидохомся и в дому Божии вкупе пояхом”[8] и которые вообще, не только праведные, и но и грешные[9] продолжают молитву свою о собратиях, ибо молитва есть вместе и выражение любви, потребность любви, “истинная же любовь николиже умерщвляется”[10]. Многочисленные обнаружения силы загробных молитв о живых, делают последних еще большими должниками первых.
Молитву о собратиях живых и усопших Святая Церковь считает необходимой, неотделимой частью как общественного богослужения, так и келейного, домашнего правила. Она сама дает соответствующие молитвословия и устанавливает чины их. В частности, она особенно побуждает молиться об усопших, когда при последнем прощании с ними, в день погребения, влагает в уста отходящего в иной мир трогательные прощальные обращения к живым: “Прошу всех и молю, непрестанно о мне молитеся Христу Богу”[11]; “помяните мя пред Господем”[12]; молю всех знаемых и другов моих: “братие мои возлюбленнии, не забывайте мя, егда поете Господа, но поминайте и братство, и молите Бога, да упокоит мя с праведными Господь”[13]; “воспоминаю вам, братие мои, и чада и друзи мои, не забывайте мя, егда молитеся ко Господу, молю, прошу и мил ся дею[14], навыкайте сим в память, и плачите мене день и нощь”[15].
Но как во всем, согласно наставлению святых отцов, должно наблюдать меру и правило, — то этим же началом меры и правила руководится Святая Церковь, устанавливая определенный чин и порядок молитвы о живых о и умерших, давая в руководство стройную, последовательную систему поминовения.
Умножая в будничные дни покаянные и просительные моления о своих, живущих на земле членах и от лица их, и их нуждах духовных и житейских потребностях, Церковь сокращает таковые моления в праздники. И чем больше праздник, тем меньше прошений о нуждах верующих, даже о прощении грехов. В праздники мысли молящихся должны обращаться, главным образом, к прославлению виновников торжества. Просительные молитвы должны уступить место благодарственным и высшему роду молитв — хвалебным[16]. В праздники вселенского значения всякие частные нужды должны отойти на задний план. поэтому, чем больше праздник, тем меньше прошений о нуждах верующих, даже о прощении грехов, о которых верующие как бы забывают в эти дни.
“Таково решение мудрости — в день радости забвение зол”, — говорит святитель Григорий Нисский[17]. “Богослужение в великие праздники рассчитано на общецерковные, вселенские мысли, и вызывает состояние той неописумой радости, какая, по выражению Ирмоса пятой песни второго канона на Богоявление доступна лишь тем, с которыми Бог примирился. Воспринимая в себя в достаточной степени такое состояние, человеческая душа начинает переживать необычайное настроение, и перед нею открываются величественные перспективы жизни, в которой ей чувствуется уже нечто присущее будущему веку. Характерной чертой этого настроения, как последствие примирения с Богом, является сознание сыновства, которое, по разъяснению епископа Феофана, апостол Павел (в послании к Римлянам, 8,15) считает существенным содержанием строя жизни о Христе... Праздничное богослужение по преимуществу проникнуто духом сыновства и оно способно вводить нас в светлое состояние, соответствующее сыновству... Таков смысл христианских праздников. При настроении, вызываемом христианскими праздниками и их богослужением с его неземной радостью и более или менее живым сознанием сыновства, легко тускнеют и отходят на второй план мысли, чувства и желания, связанные с обычной личной и даже народной жизнью. Возвращать к ним в таких случаях внимание — это значит заставлять одних людей ощущать в себе какую-то духовную дисгармонию, а у других, более слабых, понизить их высокое настроение и даже затемнить у них идею праздничного богослужения”[18]. Таким образом, естественно, по мере умножения празднично-хвалебных молитвословий, сокращаются в богослужении молитвы и прошения как о живых, так и об усопших. В отношении же молитв об усопших есть и другие обстоятельства, которые ведут к еще большему сокращению их в праздничные дни сравнительно с молитвами о живых.
Для христианина смерть сама по себе не страша. “Прежде Честнаго Креста Христова страшна была смерть человеком, по славней же страсти страшен человек смерти”[19]. “Христос воскресе... Дерзайте вси мертвии: умертвися смерть, пленен бысть и ад с нею, и Христос воцарися... Той нам дарова нетление плоти, Той воздвизает нас, и дарует Воскресение нам, и славы оныя с веселием сподобляет”[20]. Поэтому мы спокойно исповедуем: “Несть убо Господи, рабом Твоим смерть, исходящим нам от тела, и к Тебе Богу нашему, приходящим, но преставление от печальнейших на полезнейшая, и сладостнейшая, и упокоение и радость”[21]. Поэтому христиане спокойно думают о смерти, спокойно готовятся к ней, спокойно, даже с радостью, встречают ее. С апостолом Павлом они говорят: Живем ли — для Господа живем, умираем ли — для Господа умираем. И потому, живем ли , или умираем, — всегда Господни[22]. Для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение... Влечет меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше[23]. Страшны только грехи, с которыми мы должны предстать пред Господом и которые могут разлучить душу от Бога. “Смерть бо истинно, не яже разлучает душу от телесе, но яже разлучает душу от Бога”[24]. Но и в этом отношении мы веруем, что “гласы молебные, приносимые... в Церкви о усопшем”[25], и “общая верных молитва”[26] облегчит нам это бремя. Мы уповаем, что Господь явит Свою милость тем, которые, хотя и согрешали, но не отступали от Него, которые “несумненно во Отца, и Сына, и Святаго Духа, Бога,.. в Троице славимаго, веровали и единицу в Троице, и Троицу во единстве, православно даже до последняго своего издыхания исповедали”[27], которые “во истинном православии почитали Христа Спасителя, сугуба естествома плоти и Божества, единаго же ипостасию”[28], которые веровали в Того, Кто научил нас “на живот (жизнь) вечный надеятися”[29].
Но для остающихся еще на земле смерть не только близких, но и чужих, всегда скорбь, всегда печаль, — не столько об усопших, сколько о самих себе. Если всякая вообще разлука, хотя бы и ненадолго, хотя бы с надеждой вновь увидеться, бывает причиной грусти и слез, то тем более, не может не причинять скорби разлука смертию, когда не остается места надежде телесного общения в условиях земного существования. Эта невозможность видимого общения для остающихся в теле болезненна и тяжела. Поэтому плач и скорбь при гробе и вообще при воспоминании об умерших вполне естественны, являются психологической необходимостью, выражением истинной любви к усопшим. Сам Спаситель прослезился при гробе Лазаря “законом естества плоти”[30], “яко человек”[31], “образы нам предлагая сердечныя любве”[32].
И не только мысль о разлуке, об оставлении нас умершими вызывает естественную и законную скорбь и слезы. Есть еще более глубокий повод к скорби и слезам при всяком воспоминании об умерших и о смерти. “Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть и вижду во гробех лежащую, по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну и безславну, не имущую вида”[33]. Человек предназначен был не для тления, не для смерти. “По образу Божию и по подобию созданный исперва”[34] он предназначался быть жителем рая[35], свободным от печали и попечения, причастником Божественной жизни, равноангельным на земли[36], “живоносным дуновением оживленный”[37], он был “славою безсмертия облечен”[38], был безсмертен не только по душе, но и по телу. Если бы было сохранено это Божественное достоинство, не было бы того ужасного и горестного разлучения, какое бывает теперь. Но человек “преступил Закон Божий”[39], “преслушал Божественное повеление”[40], пожелал большего, и “Богом возжелев быти”[41], лишился и того, что имел, лишился образа Божия, стал “безобразным и безславным”[42]. Преступник заповеди был изринут из рая[43] и осужден снова “в землю возвратитися”[44]. Через грех “вниде смерть всеродная, снедающи человека”[45] с ее ужасными последствиями. И вот теперь всякое воспоминание о смерти — повод для нас смертных к скорби о том, как это случилось, что мы сделались тленными, “нетленный образ носивше, и дуновением божественным безсмертную приемше душу? Како же преступихом Божия повеления? Како снедь жизни оставльше, ядохом снедь ходатаицу горькия смерти? Како прельщени лишихомся жизни божественныя?”[46] Теперь “кая житейская сладость пребывает печали непречастна;.. во един час и вся сия смерть приемлет”[47]. Теперь вместо блаженной вечности — “разлучение души от тела, ад и погибель, привременная (кратковременная) жизнь — сень непостоянная (тень, скоро исчезающая), безвременномечтанен (постоянный, но часто не оправдывающий надежд) труд жития земнаго, и потому — велий плач и рыдание, велие воздыхание и нужда (страх)”[48] при всяком воспоминании о смерти и об умерших, ибо все это напоминает нам не только о горестной разлуке с нашими близкими, но и о нашей греховности, и о том, что и сами мы “вси к той же нудимся обители (гробу) и под той же пойдем камень (могильный), и сами прах помале будем”[49].
Святая Церковь не останавливает наших слез об усопших. Наоборот, в известных случаях она побуждает к ним, ибо это естественный выход для скорби, облегчение для сердца. В уста умирающего она влагает просьбу: ”Иже по плоти сродницы мои, и иже по духу братие, и друзи, и обычнии знаемии, плачите, воздохните, сетуйте: се бо от вас ныне разлучаюся”[50]. Ту же просьбу повторяет она и при поледнем целовании от лица усопшего: “Зряще мя безгласна и бездыханна предлежаща, восплачите о мне братие и друзи, сродницы и знаемии”[51]. И от себя она призывает окружающих гроб: “Облиимся вси слезами, егда видим мощи лежащия, и приближившеся вси целовати, равне же и сия провещавати: се оставил еси любящия тя, не глаголеши с нами прочее, о друже!”[52]
Если Святая Церковь не только допускает плач о разлуке с умершими, но даже сама побуждает к нему, то тем более похваляет она плач и скорбь о грехах, главной причине смерти, всяческих разлучений, бедствий и скорбей. Всем время и время всяцей вещи под небесем;.. время плакати, и время смеятися, время рыдати, и время ликовати[53]. В дни покаяния и скорби должно плакать и сетовать, а в дни праздников и торжеств ничто не должно омрачать радость христианина. Безмерная и безвременная скорбь даже о грехах может быть не полезна. Поэтому из праздничного богослужения, когда мы торжествуем победу над злом, над грехом и смертию, [Святая Церковь] удаляет все, что могло бы ослабить праздничную радость, все напоминающее о гоподстве греха и смерти[54]. Праздники — это как бы оазисы в знойной пустыне скорби о грехах. Переплетаясь с днями покаяния и плача, они тем самым растворяют, умиряют законную скорбь нашу о нашем плачевном состоянии, чтобы она, ставши безмерной, не перешла в отчаяние, одно из ужаснейших безнадежных духовных состояний. Естественно, что и поминовение усопших, и заупокойные моления, как особенно напоминающие нам о смерти, о разлучении, о грехе, должны быть насколько возможно сокращаемы и удаляемы из праздничного богослужения. И Святая Церковь с мудрой рассудительностью то умножает свои молитвы об усопших, то уменьшает их, то сокращает до минимума.
Устав церковный довольно подробно и точно определяет, когда и какие заупокойные моления могут или не могут быть совершаемы, верным чадам Церкви остается только с любовью, смирением и послушанием подчиняться мудрому руководству своей святой Матери.
Послушание о Господе всегда и во всем должно быть отличительной чертой православного христианина, не только монаха, но и мирянина. А в деле молитвы оно должно быть по преимуществу руководящим началом, чтобы приносить Богу “огнь непорочный, нелестный”, а не “чуждее Богу”, как сделали Надав и Авиуд, недостойные сыновья первосвященника Аарона[55], чтобы вместо пользы себе и другим не причинить вреда, чтобы чрез самочиние не стать на опаснейший и гибельный путь гордости, от которого один шаг до погибели. Саул в Ветхом Завете хотел оправдать свое самочиние и непослушание тем, что имел в виду умножить жертвоприношение и, следовательно, усилить молитву, увеличить торжественность богослужения. Но и усиленные молитвы и торжественные богослужения могут быть неугодными Господу и гибельными для совершающих их, когда являются плодом самочиния, когда соединяются с нарушением заповеди и установленных правил. Саулу было сказано чрез пророка Самуила: Неужели всесожжения и жертвы столько же приятны Господу, как послушание гласу Господа? Послушаение лучше жертв и повиновение лучше тука овнов, ибо непокорность есть такой же грех, что и волшебство, и противление то же, что идолопоклонство[56]. За непослушание Саул был отвергнут Господом, у него было отнято царство Израильское и, что всего ужаснее, от него отступил Дух Господень, и стал возмущать его злой дух[57]. Историю Саула и пророческое слово о послушании особенно нужно помнить, имея в виду данные руководимою Духом Божиим Святою Церковью правила духовного делания и молитвы, установленные ею богослужебные чины и последования[58]. В частности, это нужно помнить и в отношении правил поминовения усопших.
Молитва общественная, богослужение церковное не могут построяться и совершаться в угоду настроениям и желаниям отдельных богомольцев. Если сделать угодное одному, надо угождать и другому. Богомольцев бывает много, и какие разнообразные требования к богослужению могут быть предъявлены ими в одно и то же время! Всех никогда не удовлетворишь. И эта чисто внешняя причина, конечно, имелась в виду Святою Церковью, когда она устанавливала строго определенные чины молитвы церковной. Следуя точно им, а не желаниям богомольцев, священнослужители могут со святым Апостолом сказать: Аще бо бых еще человекам угождал, Христов раб не бых убо был[59]. Молящиеся же, смиренно отказываяся от своих желаний и подчиняясь Святой Церкви, а в ее лице и ее Божественной главе Христу Спасителю, на деле покажут один из опытов исполнения заповеди Христовой: Иже хощет по мне ити, да отвержется себе[60], своей воли, своих желаний, вообще всякой самости.
Чины церковные и правила молитвы создавались не случайно и не как-нибудь. Все они, все то, что заключается в Типиконе и богослужебных книгах, в большинстве является плодом иногда целожизненных молитвенных подвигов лучших сынов Церкви, великих угодников Божиих, неусыпных молитвенников, для которых молитва составляла все в жизни, которые возгоревшись желанием горнего, “жестость пустыни паче всех мира сладких предпочли”[61] и, удалившись совершенно от людей и соделавшись жителями пустыни, “вселенную утвердили молитвами своими”[62], у которых, “внегда пети им святыя молитвы”, сослужителями были Ангелы[63], которые за молитвой забывали о пище, о сне, об окружающих врагах и мучителях, которые свое богослужение и молитвенное правило оканчивали в засыпанных катакомбах, в подожженных со всех сторон храмах[64], на пути к месту казни[65], во время своих мучений[66], склоняя под меч голову, или разтерзываемые зверями, иногда смешивая свою кровь с кровию Владыки Своего при незаконченной еще Литургии[67]. Сии святые делатели молитвы опытно дознавали, как легче и прямее подстигнуть спасительнейших и сладчайших плодов молитвы[68]. А Церковь принимала и сохраняла и те священные слова, в которых они изливали Богу свои души, и тот опытно проверенный ими строй и порядок молитвы и богослужений, которые они слагали для себя, а иногда рекомендовали своим собратиям и чадам духовным[69]. Из собранного таким образом богатства молитвенного опыта лучших своих сынов, руководимая Духом Божиим Святая Церковь избирала лучшее, потребнейшее, систематизировала, исправляла недоконченное, приводила к стройному единству[70] и давала в руководство своим послушным чадам, которые и принимали все с любовию, не как иго неудобоносимое, а как бремя благое и легкое[71], полученное от возлюбленной и любящей Матери — Святой Церкви. Так слагался наш церковный Устав, который наши старые русские книжники не без основания называли “Книгой богодухновенной”. Наш Типикон[72] — это вехи на пути молитвенном, указывающие нам дорожки, протоптанные и истоптанные святыми угодниками и нашими благочестивыми предками. Зачем уклоняться на иные пути, зачем выискивать новые, когда по этим, как уже изведанным, безопаснее, легче, скорее, с меньшим трудом можно войти в труд всех предшествовавших поколений, пожать то, что уже посеяно иными, между прочим, и для нас[73].
В богослужении, в Уставе Православной Церкви нет ничего случайного, в нем все строго продумано. И все даже малейшие детали имеют свой, часто весьма глубокий смысл, сообщают отдельным чинам и последованиям свой особый колорит, придают им особую умилительность и трогательность. Как в стройном стильном здании все до мелочей на своем месте, как в хорошем музыкальном произведении все звуки сочетаются в одну стройную гармонию, как на прекрасной картине и линии, и краски, и тени расположены так, что все вместе восхищает зрителя, так и в нашем величественном, дивном, прекрасном богослужении. Перестановка одной части богослужения на место другой, внесение несоответствующих дополнений, опущение даже небольших деталей, — это так же нарушает общую гармонию богослужения, как фальшивая нота в пьесе, как случайно проведенная на картине ненужная черта или клякса, как не на месте устроенное окно или карниз в стройном здании.
В грубой, топорной работе и большие неточности незаметны. В работе тонкой, в художественном произведении, в точном механизме неточность и в миллиметр бросается в глаза (конечно, понимающему), нарушает красоту, может остановить механизм. Наше богослужение — весокохудожественное произведение, сложный механизм тонкой работы. И одно “Господи помилуй”, опущенное или прибавленное, для церковных людей то же, что в сложном точном механизме ошибка на один миллиметр[74]. И если иногда нам не ясен смысл той или иной детали богослужения, — это не значит, что его вовсе нет. Это значит только, что мы пока еще не умеем понять его, не знаем. Надо найти его и постараться уяснить себе[75].
Чтобы научиться понимать смысл уставных предписаний, надо тщательно вникать в церковный Устав, надо внимательно читать и изучать Типикон, изучать Устав на практике, изучать историю богослужения. Но и этого мало; надо заставить себя, приучить себя по возможности точно, до мелочей[76] исполнять Устав, надо полюбить его. Тогда откроется смысл многого непонятного[77].
Из сказанного следует, как важно для православных в деле молитвы и богослужения послушане церковному Уставу. Важно и необходимо и мельчайшие детали чинов и служб церковных исполнять именно так, как они изложены в Уставе, ибо только тогда богослужение будет иметь тот именно смысл, какой дает ему Святая Церковь. В частности, важно и необходимо и дело поминовения усопших совершать именно так, как повелевает Святая Церковь в Уставе церковном, за святое послушание ей, а не так, как каждому нравится или хочется.
Нередко говорят: “Зачем эти стеснения? Почему я не могу молиться, как мне хочется? Почему в данный день нельзя помянуть усопших или можно поминать, но не так, как желательно мне, не по-моему? Я люблю моих усопших сродников и друзей, и чувствую потребность именно сегодня помянуть любимых мною. Что худого, если я исполню эту потребность любви, хотя бы и с некоторым нарушением Уставных правил? Любовь выше всего. Не человек для субботы, а суббота для человека!”
Но неразумно и неосновательно оправдывать свое самочиние ссылкой на христианскую любовь. Апостол наставляет, что любовь не безчинствует[78], а христианская свобода не должна быть поводом к распущенности[79]. И может ли быть польза для души умерших или живых от попрания священных правил, внушенных Церкви Божественным Духом. Святая Церковь любит своих чад живых и усопших больше, что мы любим самых близких и дорогих нам людей. и нас она усиленно призывает любить своих собратий[80]. Но всему должна быть мера. Должна быть мера и любви. Какая любовь выше любви родительской? Но чрезмерная, неразумная любовь родителей к детям часто только портит последних, и вместо пользы приносит величайший вред.
Говорят также: воскресные и праздничные дни уступают же иногда часть своих песнопений в пользу празднуемых святых. Можно думать, что Господь и святые не прогневаются, если они будут как бы несколько потеснены чрез внесение в праздничное богослужение некоторых заупокойных молений.
Но в том-то и дело, что и это возражение предусмотрено в нашем уставе. Святая Церковь с мудрой рассудительностью[81] составившая правила соединения служб праздников Господских, Богородичных и святых, с той же мудрой рассудительностью разработала и стройную систему поминовения усопших, в которой точно определила, когда, где как и кого можно потеснить в пользу прославленных святых или непрославленных усопших. Так, например, в Субботы вселенские ради усопших она вытесняет почти совсем минейные памяти[82]. Потеснив в других случаях усопших, она сделала это потому, что хорошо знает, убеждает и нас поверить ей, что усопшие не погневятся, когда в соответствии с церковным Уставом потеснят их в пользу праздника, не погневятся на отсутствие гласного моления о них даже в особо знаменательные для них дни, но с любовию порадуются и утешатся нашей любовию и послушанием к любимой Матери Церкви.
Отменяя и даже воспрещая в известные дни усиленные моления за умерших, сосредотачивая исключительно и безраздельно все внимание верующих на праздничном событии, Святая Церковь тем самым проявляет свою заботу о том, чтобы праздничная радость их была полной, совершенной, ничем не омрачаемой[83]. “Несоответственное и чуждое, — говорит святитель Григорий Нисский, — кроме того, что не приносит никакой пользы, составляет нарушение порядка и приличия не только в речах, имеющих предметом служение Богу и благочестие, но и в тех, кои относятся до внешней и мирской мудрости. Ибо неужели найдется столь неразумный и смешной ритор, который, будучи позван на светлое торжество брака, оставит приличную и блестящую сочувственную радости праздника речь и начнет жалобно петь плачевные песни и оглашать брачные покои печальными рассказами о несчастиях, описываемых в трагедиях?.. Если же в мирских речах хороши порядок и знание дела, то гораздо более приличны они, когда дело идет о великом и небесном”[84].
Своими правилами о поминовении усопших, как и вообще всеми своими установлениями, касаются ли они богослужения или дисциплины, Святая Церковь предлагает испытание послушания своих чад, искренности их любви ко Господу и бескорыстия любви к ближним[85]. Это как бы своего рода древо познания добра и зла, данное для воспитания и укрепления воли православных христиан. Не забывай своей обязанности молиться об усопших, чаще поминай их, но только в те времена и в тех формах, какие даны Святой Церковью, и не преступай положенных пределов.
А кто и в воскресные дни, и в великие праздники не хочет оставить усиленных молений об усопших и ограничиться только дозволяемым Церковью, кто говорит, что он не может этого сделать по причине сильной любви к усопшим, то показывает своим своеволием и оправданием, что он не только не хочет слушаться Святой Церкви, но даже дерзает судить ее, считая ее уставы не в достаточной мере исполненными духом христианской любви. Не следует ли по этому поводу сказать словами митрополита Филарета: “Так думать значило бы слишком мало думать о Церкви и слишком много о себе”[86].
Для проявления естественной, но в законных пределах, христианской любви к усопшим Святая Церковь всегда (как показано будет далее) оставляет и за богослужением общественным, и в частной молитве достаточно свободы и места. Она сама не опустит ни одного случая, когда и где можно, не нарушая установленного ею строя богослужения и молитвы, возвести моления об усопших[87]. Но кто во что бы то ни стало, вопреки Уставу церковному, требует, например, провозглашение вслух имена усопших всех богомольцев и неразрешаемых Церковью в данных день заупокойных молений, задерживая, таким образом, около усопших внимание молящихся, вопреки намерению Церкви, отвлекая его от главного предмета праздничных воспоминаний, тот показывает этим, что он, очевидно, любит своих усопших больше, чем Господа, забывает или не считает важным Его слова: Иже любит отца или матерь... сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин[88]. А это уже не будет христианская любовь. Это будет только искание своих си[89]. Это даже не будет вообще любовь. Это будет только угождение себе, эгоизм, желающий сделать по-своему, как ему нравится, или как ему хочется, не считаясь даже с тем, будет ли это отрадно или только причинит скорбь якобы любимым усопшим. Не опечалятся ли они от мысли о том, что их братья, оставшиеся на земле, любят их более, чем Господа, свои желания ставят выше послушания Церкви. Усопшие, как разрешившиеся от уз плоти и телесной ограниченности, лучше живых понимают смысл, значение и ценность данных Церковью уставов. И если, как мы веруем, дела и поступки живых находят тот или иной отклик в сердцах усопших, то, несомненно, их радует проявление только подлинной христианской любви, только то, что чуждо эгоизма, что совершается как послушание Святой Церкви. Все же самочинное в поведении живых причиняет усопшим только печаль[90].
[1] Октоих, гл.I, суббота. Канон 1 на утрени, п.1, тр.3. Ср.: Минея, 6 декабря. Канон 3, п.3, тр.3.
[2] Октоих, глас 1, Суббота утра. Седален по 2-й кафизме.
[3] Суббота Мясопустная. Стихира 3 на "Господи воззвах".
[4] Октоих, гл.8, суббота утра. Стихира на стиховне 3.
[6] Собираются вместе и как бы “единеми усты” (на Литургии возглас в конце Евхаристического канона) возносят “общия молитвы” (Литургия св. Иоанна Злат., молитва 3-го антифона); “вси вкупе глаголют: или Господи помилуй, или Подай Господи” (Типикон, гл 49. О поклонах и молитве церковное законоположение); все одновременно и одинаково совершают телесные действия, например, поклоны, “яко от единаго телесе изсылающе купно, равне и благочинне” (там же, гл. 27).
[8] Погребение священническое. Икос 2.
[9] Евангельское подтверждение той истины, что не только умершие праведники, но и вообще все усопшие помнят о своих живущих на земле собратиях и молятся о них, мы имеем в притче о богатом и Лазаре (Лк. 16,20-31), где и грешный богач молит Авраама о своих живущих на земле братьях. Молитва его не может быть исполнена только потому, что те, о ком она возносится, сами не захотят воспользоваться плодами ее. И ветхозаветная Церковь верила в силу молитвы всех усопших. Пророк Варух взывает: Господи Вседержителю, Боже Израилев, услыши молитву умерших израилевых (Варух 3, 4), очевидно, разумея не одних усопших праведников. Оптинский старец схиигумен Антоний (+ 7 августа 1865 г.) в одном из писем своих говорит: “Имена всех родных ваших вписал я в келейный свой синодничек для вседневного поминовения на келейном псалтирном чтении и на канонах заупокойных; ибо и святой апостол Иаков, брат Божий, советует молиться друг за друга. Мы будем поминать, как умеем, на земле, а отшедшие души будут поминать нас на Небеси, и небесная молитва их о нас гораздо больше приносит нам душевно пользы, нежели наша о них. И не только праведники, коих души в руце Божией, молятся ко Господу о нашем спасении, но и души грешных так же заботятся о нас, чтобы мы не попали туда же, где они, и по Евангельской притче просят святого Авраама послать к нам в дом какого-нибудь Лазаря, чтобы он вразумил нас, что нам подобает творить, да убежим мучений” (Письма к разным лицам игумена Антония. М., 1869. С. 408-409).
[10] Погребение священническое. Стихира, гл. 3.
[11] Погребение мирских человек. Стихира на славу при последнем целовании.
[12] Погребение священническое. Стихира, гл. 3.
[13] Там же. Тропарь пред 3 Евангелием.
[14] Мил ся дею — т.е. умиленно молюсь, препоручаю себя в милость, в заступление (Г. Дьяченко. Полный церковно-славянский словарь. М., 1900. С. 305).
[15] Погребение священническое. Икос 13.
[16] “Молитва... имеет два вида; первый — славословие со смиренномудрием, а второй, низший, — прошение” (Василий Великий. Подвижнические уставы. Гл. 1. //Творения. СПб, 1911. Т. II. С. 485).
[17] Св. Григорий Нисский. Творения. М., 1872. Т. 8. С. 89.
[18] Кузнецов Н.Д., Вселенская идея празднования Рождества Христова. Сергиев Посад, 1915. С. 25-27.
[19] Минея, 27 сентября. Служба муч. Каллистарату. Стихира на “Господи воззвах”, на “Слава”.
[20] Суббота Мясопустная. Стихира 4 на хвалитех.
[21] Молитва 3 вечерни Святой Пятидесятницы.
[24] Псалтирь следованная. Слово святителя Кирилла Иерусалимского о исходе души от тела.
[25] Последование по исходе души. Канон, п. 4, тр. 3.
[26] Погребение священническое. Канон, п. 9, тр. 2.
[27] Последование по исходе души. Молитва.
[28] Погребение священническое. Стихира, гл. 5.
[29] Октоих, гл. 5, суббота. Канон 2 на утрени, п. 9, тр. 3
[30] Пяток Ваий. Канон на повечерии, п. 9. тр. 1. Суббота Ваий, канон 2 на утрени, п. 3, тр. 1.
[31] Суббота Ваий, канон 1 на утрени, п. 7, тр. 1; 2-й седален по 3 песни.
[32] Пяток Ваий, канон на повечерии, п.7, тр. 1. Семидесятилетний старец митрополит Московский Филарет, после смерти своей матери (20 марта 1853 года) писал: “Число лет ее и последний болезненный год подготовляли меня к лишению. С благоговением смотрю на ее отшествие. Однако часто хочется плакать”. (Письма митрополита Филарета к архимандриту Антонию. М., 1883. Т. 3. С. 202-203.)
[33] Октоих, гл. 8, пяток вечера. На стиховне покоин.
[34] Октоих, гл. 7, пяток вечера. На стиховне мертвен.
[35] Октоих, гл. 6, суббота. Канон 2 на утрени, п. 1, тр. 3.
[36] Суббота Пятидесятницы. Стихира на стиховне 3 на вечерни.
[37] Неделя Сыропустная. Стихира на Господи воззвах 1.
[38] Там же. Стихира на хвалитех 1.
[39] Там же. Канон, п. 1, тр. 4.
[40] Там же. Стихира на “Господи воззвах“ 2.
[41] Минея, 25 марта. Стихира на хвалитех, на “Слава, и ныне”.
[42] Октоих, гл. 8, пяток. На вечерни на стиховне покоин.
[43] Октоих, гл. 6, суббота. Канон 2 на утрени, п. 1, тр. 3.
[44] Октоих, гл. 7, пяток. На вечерни на стиховне мертвен; по непорочных тропари мертвенны, тр. 3.
[45] Октоих, гл. 6, суббота. На утрени на хвалитех мертвен. Ср.: Рим. 5,12.
[46] Погребение священническое. Стихира, глас 8: “Тленни како быхом...”
[47] Октоих, гл. 1, пяток. На вечерни на стиховне покоин.
[48] Погребение мирских человек. Стихира 5 при прощании.
[49] Погребение священническое. Тропарь пред 2 Апостолом.
[50] Канон на исход души, п. 5, тр. 2.
[51] Погрбение мирских человек. Стихира при прощании, на “Слава”.
[52] Погребение. свящ. Икос 4.
[54] Как тщательно охраняет Святая Церковь праздники с их радостным настроением от всего горестного, печального, всяких скорбных воспоминаний, видно, между прочим, из того, что она даже в тексте Священного Писания, употребляемого в Богослужении, делает сокращения. Так, например, назначая в понедельник Пасхи чтения из Деяний святых Апостолов об избрании апостола Матфия на место Иуды, она из речи апостола Петра опускает его рассказ о смерти предателя (Деян. 1,18-20), считая воспоминания об этих печальных и ужасных подробностях несоответствующим пасхальной радости. И в неделю Самарянки из праздничного чтения из Деяний опускается предсказание пророка Агава о голоде, грядущем на всю вселенную (Деян. 11,27-28). Даже из сравнительно будничного Евангельского чтения — в понедельник четвертой седмицы по Пасхе — опускается Господне предсказание о судьбе предателя (Ин. 6,70-72), как не соответствующее продолжающейся пасхальной радости.
Или, избрав из Священного Писания ряд гимнов для утрени, один из них — грозную обличительную песнь пророка Моисея, положенную в основание второй песни канонов, она употребляет исключительно только во дни особливо покаянные, в Великом посте, а во все прочее время года, даже в будни, даже в малые посты, когда поется служба с “Аллилуия” — почти великопостная, эта песнь опускается совсем, и богослужебные каноны в подавляющем большинстве имеют несколько необычайный, а для неосведомленных даже странный счет песней: первая, третья, и т.д., при почти всегдашнем отсутствии второй.
Или еще. По нашему Церковному Уставу на утрени в течение всего года, за исключением только седмиц Страстной и Пасхальной, неопустительно вместе с канонами Октоиха, Минеи и Триодей, должны стихословиться и Библейские пророческие песни. Это уставное предписание теперь совсем забыто, в богослужебых же книгах оно постоянно указывается. Полный текст девяти Библейских песней помещается в [Следованной] Псалтири. Тот же текст для употребления его на утрени помещается в Ирмологионе, в трех редакциях. Самая полная редакция предназначается только для Великого поста. Для утрени будничных дней дается вторая сокращенная редакция, имеющая не более 16 стихов в каждой песне и условно обозначаемая в богослужебных книгах термином: “Господеви поим” (в первой песни из 19 стихов берется 16 стихов, в третьей все 16, в четвертой из 30 — 16, в пятой из 15 — 14, в восьмой из 19 — 16). Для праздничных же дней, начиная от Праздников со словословием, дается третья, еще более краткая редакция, условно обозначаемая термином: “Поим Господеви”, и имеющая по 10 стихов из каждой песни. Песни шестая и девятая и в будни, и в Праздники стихословятся в одной редакции, всего по 10 стихов, потому что они сами по себе очень кратки — короче всех других песней (имеют всего по 11 стихов). В той же редакции и в будни, и в Праздники стихословится и седьмая Пророческая песнь, хотя сама по себе она значительно пространнее всех остальных (имеет 34 стиха). Но первая часть ее — воспоминание о том, что навел Господь (ст. 4) на согрешивших и беззаконновавших (ст. 6), о стыде и поношении их (ст. 10), о смирении их по всей земле грех ради (ст. 13) — слишком грустно не только для праздников, но и для будней. Поэтому и в будничные дни из ее 34 стихов берется только 10, а вся она полностью стихословится лишь в Великом посте.
[55] Принесение пред Господом чуждаго огня, как самочиние, как нарушение установленного чина богосужения, было таким тяжелым преступлением, что виновные в предупреждение другим были немедленно наказаны смертью. И Бытописатель, чтобы запечатлеть на все времена предупреждающее воспоминание о наказании самочинников, трижды записывает об этом в своих книгах (Левит. 10,1-2; Числ. 3,4; 26,61). А святой Андрей Критский, воспоминая в Великом каноне (п. 5, тр. 12) о недостойных сыновьях другого первосвященника Илия (1 Цар. 2,12-17; 22-25) и употребляя о их грехе то же выражение: “принесение чуждаго Богу”, поясняет, что в данном случае это “чуждое” есть “оскверненое житие”. Таким образом, богомудрый отец самочиние в богослужении, отступление от узаконенного Устава приравнивает к грубым грехам корыстолюбия, жадности, несправедливости и даже гнусного разврата около стен святилища, в чем повинны были Офни и Финеес — сыновья первосвященника Илия.
[57] Там же. 15,23; 15,28; 16,14.
[58] Бывали случаи, когда самочинные подвижники и молитвенники, очевидно, оставленные подобно Саулу Духом Божиим, впадали в состояние, именуемое у святых отцов “духовною прелестию”, и весьма печально кончали: иногда сумашествием (Саулово беснование), иногда даже самоубийством (естественный конец для тех, в кого вселяется злой дух. Ср.: Мф. 8, 32).
То правда, что нередко избранные самими молящимися молитвословия, например, акафисты, каноны, панихиды и проч., более трогают их сердца, вызывают более глубокое религиозное чувство, чем общественное богослужение или чтение дома церковных служб по установленному чину. Но еще большой вопрос, какая объективная ценность этой большей трогательности и большей глубины по собственному желанию совершаемых молитвословий и богослужений. По этому поводу уместно вспомнить суждение великого оптинского старца, схимника Льва (+ 11 октября 1841 г.) почти по аналогичному вопросу. Оптинский схиархимандрит Исаия (+ 22 августа 1894 г.), тоже в последствии старец великого духовного опыта, в юности еще живя в миру, готовился к монашеству и подвижничал. Так он ежедневно полагал по тысяче поклонов. Когда он поступил в Оптину пустынь, то сказал об этом старцу Льву. Тот дал ему послушание — совершать ежедневно по 50 поклонов. Через некоторое время отец Исаия приходит к старцу и говорит, что ему трудно исполнять данное послушание. Старец велел полагать ему по 25 поклонов. Пришло еще несколько времени, и отец Исаия говорит старцу, что ему трудно исполнять и это малое послушание. “Простите, батюшка, — говорил он, — я не могу понять, почему мне так тяжело полагать 25 поклонов, когда в миру я легко полагал по тысяче”. Тогда старец объяснил ему: “В миру тебе враг помогал. Ты полагал много поклонов и гордился этим, а тут ты совершаешь поклоны не по своей воле, а за послушание, видишь свою немощь и смиряешься, — оттого тебе и трудно”. (Епископ Никодим. Жизнеописание отеческих подвижников 18 и 19 вв. Том дополнительный. М., 1912. Ч. 1. С. 735.) Оптинский старец игумен Антоний в одном из писем своих вспоминает слова святого Василия Великого: “Если кто и в добром хочет исполнять свою волю, чужд есть богоугождения” (Письма игумена Антония. С. 302.)
Смиренное чувство неудовлетворенности, самоукорение за неумение молиться как должно, за окаменение сердца, не воспламеняющегося от указуемых Святой Церковью молитвословий и последований, несомненно гораздо полезнее и важнее самодовольного сознания: “Как хорошо мы помолились”. А люди глубоко церковные и благоговейные находят полное удовлетворение для своих религиозных чувств, только строго следуя в деле молитвы указаниям Церкви. Покойный профессор Московской Духовной Академии протоиерей отец Павел Флоренский говорил при мне, что “только тогда, когда прочтешь “Господи, помилуй” двенадцать раз, где это положено, — или сорок раз, где это указано по Уставу, не больше и не меньше, только тогда почувствуешь сладость этой молитвы”.
[61] Минея, 4 марта. Кондак прп. Герасиму.
[62] Минея, 17 января. Тропарь прп. Антонию Великому.
[63] Минея, 12 декабря. Тропарь св. Спиридону.
[64] Никомидийские мученики “Священнодетелие, жертву приносяще, заколения совершенная принесошася, всесожигаеми, со всеми иными множайшими мученики Христа величающщие”. (Минея, 28 декабря. Канон, п. 5, тр. 2.)
[65] Святой мученик Мардарий (память 13 декабря), идя на страдания, произнес молитву: “Владыко Боже Отче Вседержителю”, которая теперь читается в заключение третьего часа и на полунощнице. Молитва же мученика Евстратия (13 декабря) “Величая величаю Тя Господи” положена на полущнице субботней (Сергий, архиепископ. Месяцеслов Востока. Т. 2. С. 502.)
[66] “Отрезан быв, Евгение, твой язык, Христа славословити не престает”. (Минея, 13 декабря. Канон 2, п. 6 тр. 2.)
[67] Святой священномученик Климент Анкирский. “Егда священнодейтсвовал еси Страшную и Совершеннейшую Жертву, и Премирную, тогда принеслся еси священнодействуемь, твою же кровь, всемудре, преусердным сердцем крови примесил еси Владыки твоего”. (Минея, 23 января. Стихира 2 на "Господи воззвах")
[68] “Богоноснии и преподобнии, и преблаженнии отцы наши, всему миру светила, землении ангели, небеснии человецы, исперва от Святаго Духа предания иночествовати навыкше, и благодатию Божиею отнюд просвещени быша, Христа вселивше в прекрасныя их души, чистаго ради жития их, победу показаша на диавола, аще и многими от него искушении разжизаеми; но одолевше его, яснее злата искушенна сияют, и паче снега убелишася, и невещественна злата крила вперивше мысленная, на небеса возлетеша, яко небопарнии орли, нам оставиша Устав, Богом преданнаго пения их, и умиленная молитвы, имиже Бога милостива себе сотвориша” (См. в начале Псалтири “Устав святых отец, Богом преданный, всем хотящим пети Псалтирь”).
[69] Наш Церковный Устав слагался, главным образом, в монастырях и в те времена, когда монашеская жизнь достигала идеальной высоты, и когда это не было исключением; когда наоборот, уклонения от идеала были сравнительно редкими исключениями. Составители Устава — по преимуществу лучшие представители монашества, подвижники, проводившие большую часть дня в молитвенной беседе с Богом. Естественно, что в Уставе в значительной мере отразилась монастырская практика. Но это отнюдь не делает его менее обязательным для мирских приходских храмов. Во всех религиях, в которых не отрицается значение подвига, высшим идеалом считается особый, отличительный от других, подвижнический образ жизни. И Православная Церковь, нисколько не опорочивая мирскую, семейную жизнь, идеалом считает иное, равноангельское, иноческое житие, к которому не только в основном, но и во многих деталях должна приближаться и жизнь мирян. Идеал православных мирян — монастырь в миру. У наших благочестивых предков так это и было. В древней Руси не только монахи, священнослужители, но и миряне хорошо знали церковный Устав, знали до мелких подробностей как порядок церковного богослужения, так и правила совершения церковных служб без священника, — знали даваемые Уставом правила внешнего поведения в храме и дома, хорошо знали правила “церковного вежества”, как тогда выражались, и всеми этими правилами руководились повседневно, насколько возможно приближая и свою домашнюю молитву к церковной (возжжение многих светильников во время молитвы, сверх неугасимых, каждение ручной кадильницей пред домашними святынями) и домашний семейный уклад — к монастырскому (обилие святых икон не только внутри дома, но и снаружи, на вратах, при входе; устройство особой молитвенной храмины; земные поклоны пред родителями и старшими; испрашивание на всякое дело благословение главы семьи и т.д.). К великому прискорбию, с печальных времен Петровского обмирщения Святой Руси, одурманенные чадом, проникшим с Запада сквозь прорубленное Петром окно, русские люди стали больше глядеть на землю, чем на небо, стали все дальше и дальше уходить от церковного уклада жизни, все больше и больше забывать церковный Устав.
[70] О том, как веками складывался наш церковный Устав, как годами на опыте выверяли его, как постепенно (если можно так выразиться) производили отбор того, что признавалось наиболее соответствующим духу и строю православного богослужения, как устранялось и отделялось менее соответствующее, свидетельствует вся история православного богослужения. Для примера укажем два случая.
Как известно, Златоуст скончался 14 сентября, в праздник Воздвижения Честного Креста. Относительно празднования памяти его в Уставе Шио-Мгвимского монастыря (рукопись ХШ века) дается указание о соединении службы Златоуста со службой Воздвижения. “Господи воззвах на 10, в том числе 4 Златоуста. Тропарь: Спаси Господи... и Уст твоих... На утрени канон: Крест начертав... Поем также канон и святого Иоанна Златоуста” (Кеклидзе К. Литургические грузинские рукописи в отечественных книгохранилищах. Тифлис, 1908. С. 328). Но такое соединение двух праздничных служб вело к умалению того и другого праздника. К службе Великого Господского праздника не должно быть присоединяемо никаких других служб. А память Златоуста так досточтима, что ее следует совершать самостоятельно, не растворяя песнопений в честь Святителя и песнопения иного праздника. Поэтому уже в той же рукописи против изложения порядка вечерни под Воздвижение в соединении со службой Златоуста, делается приписка: “Мы же не смешиваем песнопений в честь Златоуста с песнопениями Креста, и поем их на повечерии под Воздвижение. Но все же и в этом случае она отвлекла бы мысль молящихся от основного праздника — праздника Креста. Поэтому службу Златоусту стали переносить на повечерие в самый день Воздвижения под 15 сентября (Устав, переведенный на грузинский язык преп. Георгием, игуменом Афонского Иверского монастыря, + 1065. Кекелидзе К. Указ соч. С. 234). Но на повечерия переносятся лишь службы малых святых. Поэтому было признано более соответствующим перенести память Златоуста на ин день. И в той же рукописи, составитель которой вносил в нее выписки из Уставов разных редакций, имеется такое замечание: “Так как ввиду особой важности праздника Воздвижения неудобно было соединить с ним успения святого Иоанна Златоуста, то сей последний святыми отцами перенесен на 13 ноября, когда вспоминается заточение святого Златоуста” (Кекелидзе К., Указ. соч. С. 232). 13 ноября — день не изгнания Златоуста, а возвращения его из первого изгнания в 405 г. (Сергий, архиепископ. Полный Месяцеслов Востока. Владимир, 1902. Т. 2. С. 468).
Другой случай из практики Русской Церкви. Великий Новгород 7 сентября торжественно празднует память святителя Иоанна. В том приделе Новгородского Софийского собора, где почивают мощи Святителя, служба правилась по храмовой главе и, следовательно, на вечерни к следующему дню должно быть “отдание храма”. Отдание храма на вечерни совершается только в том случае, когда на следующий день будет малый святой. Но новгородцы, несмотря на то, что 8 сентября праздник Богоматери, присоединяли и службу святителю Иоанну (Голубцов А.П. Чиновник Новгородского Софийского собора. М., 1899. С. 21). Но скоро почувствовалось неудобство такого соединения и отдание праздника святителя Иоанна было совсем отменено.
[72] Название нашего церковного Устава “Типикон” характеризует его содержание и значение. Типикон происходит от греческого слова tuґpoz — тип, образ, форма, образец, идеал. Идеал — это нечто совершеннейшее, возвышеннейшее, всегда влекущее к себе, как бы манящее, но никогда в полной мере не достижимое. Наш Типикон — это изложение идеального порядка богослужения, ставящее своим образом древнее многочасовое богослужение великих отцов-подвижников. Теперь только в немногих обителях и храмах богослужение в той или иной мере лишь приближается к идеальному порядку его, изложенному в Типиконе. И это обстоятельство имеет большое нравственно-воспитательное значение. Наш Типикон в том виде, в каком он существует, является прежде всего постоянным напоминанием об идеале православного богослужения. А то, что наше богослужение и наша молитва так далеки от начертанного Типиконом идеала, должно возбуждать в нас чувство смиренного сознания нашего несовершенства. Нам нечем хвалиться. Мы не только не можем внести чего-нибудь сверхдолжного, но мы никогда не можем выполнить как должно и положенного. Нам остается только со смирением воздыхать о недостаточности, о несовершенстве, о скудости нашего молитвенного делания в сравнении с деланием отцов. Нам остается только глаголати: Яко раби неключими есмы: яко, еже должни быхом сотворити, не сотворихом (Лк. 17, 10).
То же в отношении правил церковной дисциплины. Строгие правила (например, правила св. Василия Великого с отлучением от Св. Причащения на многие годы), ныне почти не исполняемые, но и не отменяемые, охраняют идеал чистоты христианской жизни. Они свидетельствуют, как строго судит Церковь грехи и пороки своих чад. Она не может ни потакать, ни соизволять, ни тем более, разрешать какое-либо отступление от установленных ею правил. Она каждому грешнику прямо и откровенно говорит, как тяжек совершенный им грех, какого строгого, но справедливого наказания заслуживают те, кому сказано: Святи будите, якоже свят Господь Бог ваш (1 Петр. 1,16). Будите совершени, якоже Отец ваш Небесный совершен есть (Мф. 5,48). Но Церковь не только судия, она и любвеобильная мать, прибегающая к строгости лишь в редких, исключительных случаях. Это совсем не то, что “мы разрешим им хотя бы и грех, но с нашего позволения” (Слова великого Инквизитора у Ф.М. Достоевского. Братья Карамазовы, М., 1958. Т.1. С 339).
И предписываемые Типиконом правила пощения — также идеал, которого достигали немногие величайшие подвижники. Для всей же массы православных возможно только то или иное приближение к идеалу, сопровождаемое чувством мытарева смирения. Православному постнику нечем хвалиться. Даже и сравнительно строгие постники, проводящие, например, святую четыредесятницу без рыбы, а первую, четвертую, и седьмую седмицы без масла, не могут сказать, что они исполнили положенное, ибо уставный идеал великопостного пощения еще строже. А на замену правил поста каким-либо другим легким подвигом православному не может дать разрешения ни священник, ни епископ.
[74] Рассказывают, что уставщик Площанской пустыни Орловской епархии иеромонах Варфоломей (+ после 1917 г.) строго замечал чтецу: “Ты прочитал только 38 раз “Господи помилуй”. Дочитай еще 2 раза”. Это не мелочная придирка. Великая молитва должна быть совершаема с великим вниманием, с точным соблюдением Устава. Точное до йоты выполнение Устава — это не буквоедство, а ревность — за послушание не нарушать и на йоту установленного Церковью. Неверный в малом может ли быть верен в великом? (Лк. 16, 10). См. выше в конце 59 примечания сказанное о проф. Флоренском.
[75] Вот несколько примеров, когда некоторые уставные предписания при первом знакомстве с ними вызывают недоумение своим кажущимся несоответствием, тогда как на самом деле они являются звеньями единой стройной системы нашего Церковного Устава.
Странным может показаться, что начало кафизм на утрени и на великопостных часах всегда предваряется пением “Господи, помилуй” трижды и “Слава, и ныне...” На вечерни же кафизмы такого предварения не имеют, а начинаются прямо с чтения псалмов? Но на вечерни кафизмы следует непосредственно за ектениями и пение “Господи, помилуй” было бы повторением того, что только что перед этим было на ектении, тем более, что троекратное “Господи, помилуй” в соединении со “Слава, и ныне...” соответствует малой ектении с возгласом, и при совершении службы мирянами употребляется вместо этой ектении. А на утрени начало кафизмы отделяется от ектений пением тропарей или седальнов.
Как правило, ряд псалмов, читаются ли они в качестве кафизмы или в качестве неизменяемых частей суточного богослужения, всегда завершаются: “Слава, и ныне... Аллилуия” трижды с тремя поклонами. Но на второй части полунощницы псалмы 120 и 133 и в начале утрени псалмы 19 и 20 не имеют такого завершения? Это потому, что в этих двух случаях непосредственно после псалмов, без каких-либо промежуточных молитвословий следует Трисвятое — тоже небесная хвала Триединому Господу, обычно сопровождаемая также тремя поклонами. И умножение поклонов, и шестикратное повторение двух почти сходных славословий признано не соответствующим, нарушающим меру, и поэтому одно из славословий опущено. Оставлено то, которое почти всегда считается необходимым предварением молитвы Господней, которая и будет прочитана после него.
Точно так же, в то время как на повечерии на Богородичных канонах Октоиха по 6-й песни пред помещенным там седальном полагается “Господи, помилуй” трижды, “Слава, и ныне”, на Троичном каноне полунощницы воскресной почти в анологичном случае пред седальнами по 3-й и 6-й песнями положено читать только “Господи, помилуй” трижды? Это потому, что на Богородичных канонах повечерия полагается только один седален, который читается без повторения, в то время, как на воскресной полунощнице за троичными седальнами следуют Богородичны, которые обычно соединяются с предшествующим песнопением чрез “Слава, и ныне”. Но в данном случае чтение почти подряд одного и того же славословия признано неуместным, как нарушающее меру и потому пред первыми седальнами на каноне воскресной полунощницы оставлено только троекратное “Господи, помилуй”, а “Слава, и ныне” после него опущено и читается один раз после троичного седальна, пред следующим за ним Богородичном.
Как правило, троекратное Трисвятое, “Приидите, поклонимся” и “Аллилуия” всегда сопровождаются тремя поклонами. Но на первой части утрени на “Приидите, поклонимся” пред псалмами 19-м и 20-м на Трисвятом после сих псалмов (а в Великом посте и пред Трисвятым в начале сей части утрени), поклоны отменяются. Это потому, что все положенные по Уставу поклоны должны совершаться одновременно и молящимися и священнослужителями. По древней практике, сохраняемой у единоверцев и старообрядцев, и священнослужитель, совершающий каждение (например, во время пения на 9 песни канона “Честнейшую...”), на время поклонов останавливается и совершает их одновременно со всеми. На 9-й песни у него достаточно времени, чтобы и положенные поклоны исполнить, как должно, и неторопливо совершить каждение всего храма. В начале утрени он также должен совершить каждение всего храма. Но здесь в его распоряжении значительно меньше времени, всего столько, сколько займет чтение двух небольших псалмов. Поэтому задерживаться остановками для совершения поклонов он не может, так как должен возвратиться в алтарь к окончанию молитвы Господней. Поскольку священник в данном случае не имеет возможности совершать поклоны, ради единообразия, они отменяются и для всех молящихся.
В Великом посте на 9-м часе молитва Ефрема Сирина читается один раз и сопровождается только тремя поклонами. А в малые посты, когда совершается служба с “Аллилуеий”, почти великопостная, на 9-м часе молитва св. Ефрема Сирина читается дважды с 16-ю поклонами. Это потому, что в Великом посте следующее за 9-м часом последование изобразительных начинается прямо с пения Блаженных с 17-ю поклонами (14 поясных и 3 земных). Соединение в одном месте многих поклонов (16+17) будет нарушением меры и не беззатруднительно для многих богомольцев. Но Блаженны поются один раз в сутки и поклоны на них не могут быть ни отменены, ни сокращены. Поэтому в конце 9-го часа сокращается число положенных в этом месте поклонов и молитва св. Ефрема Сирина читается один раз. А в малые посты промежуток между чтением на 9-м часе молитвы Ефрема Сирина и пением Блаженных более продолжительный, ибо за молитвой 9-го часа должно быть междочасие, и на изобразительных прежде Блаженных будут псалмы 102 и 145 и песнь “Единородный Сыне”. Поэтому здесь не будет безмерного соединения в одном месте многих поклонов, а разделенные достаточным промежутком они не будут утомительны и для слабых силами богомольцев.
Вечерня самым своим названием показывает, что она должна совершаться вечером, а в Великом посте она присоединяется к дневному богослужению. Но это потому, что назначаемое в Великом посте в качестве вечернего богослужения великое повечерие, если совершать его, как положено по Уставу, займет времени гораздо больше, чем обычные 9-й час, вечерня и малое повечерие. У нас обыкновенно на великом повечерии с “С нами Бог...”, “День прешед...”, “Безплотное естество Херувимское...”, “Верую” и тропари по первом и втором Трисвятом читаются. По Уставу же все это доґлжно петь на соответствующие гласы, что займет довольно времени. Сверх того, не только на первой седмице повечерие удлиняется пением великого канона (по Уставу должно петь не только ирмосы конона, но и все тропари, а в Киево-Печерской Лавре все тропари, великого канона пелись даже с канонархом), но и во все остальные будничные дни Четыредесятницы, начиная от понедельника 2-й седмицы до пятка 6-й, на повечерия переносятся все Минейные службы, которые не могут быть своевременно отправляемы по совпадению их с теми днями Триодей Постной и Цветной, в которые служба Минеи отлагается. Таких служб может накопиться много, так что на каждом повечерии сверх рядового Богородичного канона Октоиха придется “вычитывать” одну, две, а может быть и три службы Минеи с их канонами и стихирами. Очевидно, что так совершаемое великое повечерие займет гораздо больше времени, чем обычная вечерняя служба. Ввиду этого 9-й час и вечерня в будничные дни Великого поста отделяются от повечерия и присоединяются к дневному богослужению.
Кроме указанного, было и еще побуждение к великопостной перегруппировке служб. В течение всего года, в те дни, когда совершается Литургия, дневная трапеза следует непосредственно за окончанием Литургии, а вечерняя — после вечерни. В Великом посте в те дни, когда не бывает полной Литургии, но когда разрешается трапеза, она должна быть один раз в день, и только после вечерни. Так это и было в древние времена. Но Святая Церковь снисходя к немощам немощных (Римл. 15, 1), установила несколько иное рапределение служб, присоединив не только 9-й час — последнюю службу данного дня, к дневному богослужению текущего дня. Таким образом, в посте число служб дневного богослужения увеличено, и самые службы значительно удлинены сравнительно с их обычным порядком (кафизмы на часах, молитва Ефрема Сирина, поклоны), и заканчивается много позднее, чем в другие, кроме Великого поста, дни. Следовательно, и единственная дневная великопостная трапеза будет значительно позднее, чем в остальные дни года, но ранее того, когда дожно заканчиваться вечернее богослужение. Таково снисхождение к нам нашей любвеобильной Матери — Святой Церкви, которая сама, где только возможно, окажет нам послабление, снизойдет к нашим немощам, любовию покроет наши слабости. А в нас великопостная перестановка богослужения должна усиливать чувство смирения и скорби о том, как недостаточен наш подвиг поста, как далек он от подвига древних отцов, как велики наши немощи, ради которых приходится даже изменять обычный порядок богослужения.
И еще пример. Обычно 9-й час — последняя служба текущего дня — входит в состав вечернего богослужения и непосредственно предшествует вечерни, первой службе наступающего дня. Но если строй и характер службы последующего дня резко отличаются от строя и характера службы последующего дня, то церковный Устав, строго следящий за тем, чтобы не было и малейшего диссонанса в отдельных частях богослужения, особенно объединенного в одно последование, делает соответствующие изменения, на первый взгляд кажущиеся непонятными. Так, в субботу Пасхальной седмицы 9-й час, относящийся еще к субботнему богослужению, примыкая к воскресной вечерне недели Фоминой, совершается не по пасхальному чину, так как все другие часы Субботы Пасхи, а обычный трипсаломный, и на нем читается тропарь воскресный 8-го гласа, так как этот глас является текущим рядовым гласом для Субботы Пасхи, на вечерни и утрени которой поются воскресные стихиры 8-го гласа.
Также, когда в Великом посте вечерня присоединяется к дневному богослужению, она даже в пяток вечера, будучи уже субботней службой, сохраняет великопостные особенности, молитву Ефрема Сирина и поклоны, отменяемые в субботу. Это опять ради того, чтобы не было резкого различия между частями одного богослужения. В малые же посты, когда вслед за службой с “Аллилуия” может случится даже полиелейный праздник (напр., после службы с “Аллилуией” 15 ноября полиелейная служба праздника Апостола Матфея /16 ноября/), было бы несоответственным, чтобы праздничной вечерне предшествовал 9-й час, с пением тропаря “Иже в девятый час...” с молитвою Ефрема Сирина и с поклонами. Посему церковный Устав, назначая для некоторых дней малых постов почти великопостный порядок, последнюю службу текущего дня — 9-й час — всегда включает в состав дневного богослужения, оставляя для вечернего лишь вечерню и повечерие, то есть службы следующего дня.
В Минеях при праздничном знаке шестеричной службы (черная скоба с тремя точками) в большинстве случаев даются для стиховных вечерни и утрени стихиры на “Славу”, а иногда сверх того для утрени даются еще и стихиры хвалитны (напр., 6, 16, 20, 24 сентября, 7 октября, 1 ноября, 4 декабря, 2 мая, 1, 8, 11, 14, 20 июля /первая служба пророка Илии/, 24, 27 июля, 2 августа). При этом нельзя не обратить внимание на то, что, тогда как мученице Евфимии 11 июля даны стихиры на хвалитех, Архангелу Гавриилу 13 июля при таком же праздничном знаке таковых стихир нет. Что это? Недосмотр или ошибка? И не является ли умалением памяти Архангела назначение ему службы столь малой торжественности? Точно также не является ли умаление памяти равноапостольной мироносицы Марии Магдалины назначение ей только шестеричной службы и даже без стихир хвалитных, тогда как через день, 24 июля, на память мученицы Христины при том же праздничном знаке будут и стихиры хвалитны? Но эти и другие мелкие и на поверхностный взгляд не совсем понятные детали лишний раз показывают, как в нашем церковном Уставе все до самых мелочей (если не грешно так выразиться) взвешено, принято во внимание, учтено. Ведь память мученицы Евфимии совершается только два раза в год, а память архангела Гавриила кроме 13 июля совершается еще 26 марта, он прославляется и в праздник Благовещения, и вместе с Архангелом Михаилом 8 ноября и, кроме того, ежеседмично по понедельникам вместе со всеми Безплотными силами. Точно так же мученица Христина прославляется один раз в год, а равноапостольная Мария Магдалина, кроме 22 июля, прославляется еще в неделю Мироносиц и во всю следующую за сей неделей седмицу.
Вот еще одна как-будто мелкая, но очень характерная деталь, показывающая, как в церковном Уставе все, все до мелочей тщательнейшим образом продумано.
Обычно каждый ряд песнопений заканчивается на “И ныне” песнопением в честь Богоматери, так называемым Богородичным. Иногда, в Господские праздники, на “И ныне” может быть песнопение в честь Господа. Песнопения в честь святых никогда не назначаются на “И ныне”. Но есть одно, на первый взгляд непонятное исключение. При совпадении праздника Предтечи 25 февраля с праздником Преподобных Отцов в Субботу сыропустную на повечерии по “Отче наш” назначается “Кондак Предтечи. Слава, и ныне. Триоди Отцев”. Можно подумать: “Не ошибка ли это?” Но Церковный Устав, слагая свои правила, не относится к делу только формально и при указании порядка назначаемых им песнопений он внимательно вникает и в содержание самых молитвословий. Кондак Субботы сыропустной, как и все песнопения этого дня, имеет надписание: “Кондак Отцев”. Но содержание его — молитвенное обращение ко Господу, “уяснившему Богоносных собор”, заканчивающееся хвалебным славословием Господу: “Аллилуия”. Посему он и может быть поставлен на “И ныне”, в качестве заключительного после кондака Предтечи.
[76] И к уставным “мелочам” должны быть относимы слова Христовы о верном в малом, Мф. 25; 21,23.
[77] “Великая книга — Типикон, — говорит выдающийся литургист, профессор Киевской Духовной Академии Михаил Николаевич Скабалланович, — но только для того, кто понял, то есть знает его весь как свои пять пальцев. Тот убедится, что ни одного слова в нем не сказано по-пустому, что последняя мелочь в нем имеет связь с целым, есть камень в одном величественном здании нашего богослужения” (Проф. М.Н. Скабалланович. Из подготовлямого к печати продолжения “Толкового Типикона”/Пастырское чтение. 1917 г., март. С. 29).
[80] Вспомни, например, литургийное “Возлюбим друг друга”.
[81] И в добродетели должна быть рассудительность (2 Петр. 1,5).
[82] Святые дня вспоминаются только на проскомидии и на отпусках.
[83] В праздники все мысли верующих должны быть около виновника праздинка. В Господские праздники они всецело должны быть около Господа. Уделять много внимания не только усопшим, но и святым неуместно. Неуместно даже усиленное прославление Богоматери (например, чтение акафиста Богородице за богослужением в Господские праздники, особенно на Пасхе). Будет ли оно приятно Самой Богоматери, у которой теперь “утроба горит” — не от скорби, как это было при кресте (Богородичен отпустительный 8-го гласа во вторник вечера), а от радости о славе Ее Божественного Сына! И Церковь Православная, с такой любовию почитающая Богоматерь (“Сытости похвал Богородице никогда не бывает благочестивым верным”. Октоих, глас 3, неделя. Канон 3 на утрени, п. 9, тр. 1), никогда не забывает, где можно и должно, и в Господский праздник похвалить Пречистую. Но всему свое место и время. Если в первый день Пасхи почти нет нарочитых песнопений в честь Богоматери (кроме ирмоса 9-ой песни канона и заключительного Богородична на часах, да молитвенных обращений к Богоматери на первом антифоне Литургии), то со второго дня Пасхи присоединяется и особый канон Богоматери. Так и в праздник Рождеств Христова — часты упоминания о Непорочной Деве, послужившей воплощению Бога Слова, но нарочитых обращений к Богоматери очень мало. Даже на 2-й день, когда совершается “Собор Богоматери”, поется вся служба праздника Рождества и ни одного нарочитого песнопения в честь Богоматери, ибо для Матери нет большей радости, как радоваться о Своем Сыне, прославляемом Церковью и собором верных. И верные ничем иным не могут больше и лучше почтить Богоматерь в день Собора Ее на другой день после Рождества Христова, как хвалами Ее Божественному Сыну.
А в Богородичные праздники Сам Владыка “Честь Матери яко Сын даруя” (1-й канон Успения, п. 6, тр. 1), как бы отступает на второе место. При совпадении Богородичного праздника с воскресными днем или с попразднством Господского праздника Господских песнопений поется меньше, чем Бородичных. А 16-го августа Господская служба Нерукотворенному образу поется на втором месте после Богородичной — Успению.
И в праздники святых, если они совпадут с Господскими (в попразднство или в воскресный день), Сам Великий Архиерей как бы отступает в тень и, не поступаясь Своими Архиерейскими привилегиями, Сам заботится о том, чтобы привлечь внимание всех к Своему слуге, имениннику или юбиляру. Так на именинах или юбилее иерея присутствующему архиерею воздаются все подобающие его сану почести. Он, а не юбиляр, предначинает все молитвословия, у него во всех случаях испрашивается благословение, ему поется “Ис полла эти”. Но в центре торжества — иерей. Ему все поздравления, к нему обращается большинство речей, ему многократное “Многая лета”, возглашаемое и самим арихиреем. Так и в Церкви Божией: по естеству, но и превыше естества, по обычиям мира, но и превыше этих обычаев. По церковному Уставу, например, в неделю при полиелейном святом на Господи воззвах стихиры воскресны только на 4, а святому на 6 и 7-я на славу, канон воскресен со ирмосом на 4, Богородичный на 2, а святому на 3.
Особенно показателен в этом отношении устав службы 1-го января, когда с Господским праздником Обрезания совпадает память святителя Василия Великого. Хотя воспоминаемое 1-го января событие из жизни Господа Иисуса имеет весьма важное значение в деле нашего спасения, как доказательство истинного, а не призрачного, как думали некоторые еретики, воплощения Сына Божия, явльшегося на земле спасения ради нашего, но праздник Обрезания не относится к числу великих, двунадесятых. Поэтому пришедшаяся на тот же день память святителя Василия не перенесена на “ин день”, как перенесена с 14 сентября память Златоуста. И служба Святителя присоединяется к службе Обрезания. При этом, разумеется, песнопения в честь Господского праздника за единичными исключениями, предшествуют песнопениям в честь Святителя. Но торжественнейшая часть богослужения — полиелей — почти вся посвящена Святителю (Обрезанию только один седален по полиелее). И число песнопений в честь святителя Василия значительно превышает число песнопений Обрезанию. Так как во всей службе всего только четыре стихиры Обрезанию, которые, повторяясь, поются 12 раз. В честь же Святителя 23 стихиры, из них некоторые повторятся, так что всех стихир Святителю поется 27; седальнов Праздника 4, а Святителя 7, и один из них повторяется. Канон праздника на 6, а Святителя на 8. Только паремий Обрезанию две, а Святителю одна. Даже кондак праздника, в котором одновременно прославляется и святитель Василий, не имеет икоса и помещается по 3-й песни канона, где обычно полагаются вторые кондаки.
[84] Творения. Изд. 1872 г. Ч. 8. С. 58-59.
[85] Вашея любве истинное искушая — испытывая искренность вашей любви (2 Кор. 8,7).
[86] Письма к архимандриту Антонию, М, 1877. Т. 1. С. 172.
[87] Даже в чине малого водоосвящения, казалось бы, так далеком от всего поминального, Святая Церковь находит возможным вознести моление: “Пощади, Спасе, души умерших братий наших в надежди жизни, и ослаби, остави им согрешения!” (22-й стих. К сожалению, по уставновившейся у нас практике все сокращать, из 33-х стихов, положенных на водоосвящении, обычно поются один-два первых стиха и столько же последних, а все средние, в том числе и стих с молением об усопших, опускается, что со стороны некоторых православных мирян вызывает справедливые нарекания по поводу опущения заупокойных молений там, где они положены).
В соответствии с поминальным молением на водосвятном молебне, моление об усопших возносится иногда и на некоторых других молебных пениях. Например, в молитве при акафисте Успению Богоматери (15 августа) такое прошение: “Преставльшияся во благочестии от жития сего рабы твоя в вечной жизни со Ангелы и Архангелы, и со всеми святыми причти”. В молитве Преподобному Сергию Радонежскому — 25 сентября, — наряду с просьбами о помощи в нуждах здравствующим, испрашивается и “отшедшим блаженное упокоение” (молитва 1). Также и в молитве святителю Афанасию Лубенскому (2 мая) есть моление об усопших: “Моли, да преставльшияся от нас отцы и братию, матери и сестры, и чада наша, в лики святых вчинив, вместе светле упокоит”.
[88] Мф. 10,37. Сам Спаситель, проявлявший столько нежной любви к своей Матери, так заботившийся о Ней даже в ужасные минуты предсмертных страданий и тем подавший всем пример горячей до забвения о себе любви к родителям, в известном случае сказал Своей Матери и названному отцу: Зачем было вам искать Меня? Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? (Лк. 2,49).
И от Своих последователей, когда дело касается исполнения других, более высоких обязанностей, Он требует даже как бы забвения любви к родителям. Новому ученику Своему, просившему позволения пойти похоронить отца своего, Он говорит: Предоставь мертвым погребать своих мертвецов; а ты иди, благовествуй Царствие Божие (Лк. 9,60). “При других обстоятельствах Христос благословил бы эту сыновнюю преданность, желавшую почтить даже умершего отца. Но теперь нужно было показать, что когда требуют того интересы высшего Царства Небесного, то человек ради их должен порвать со всеми своими семейными отношениями” (Лопухин А. А. Библейская история. Новый Завет. СПБ, 1895. С. 290).
[90] Преподобный Ефрем Сирин опасается ответа на будущем суде, если ученики по любви к нему возьмут что-либо на память о нем. В предсмертном завещании он умоляет их: “Ничего не берите у меня на память себе, братия мои, чада Святой Церкви, ибо на память вам есть у вас слышанное вами от Господа нашего, Который всем нам Жизнеподатель. Если возьмете что у Ефрема, то Ефрем будет в ответе. Господь скажет мне: в тебя более веровали они, нежели в Меня. А если бы на Меня более уповали, то ничего не взяли бы у тебя на память себе” (Творения. Троице-Сергиева Лавра, 1900. Ч. 5. С. 301).
Не услышат ли и любые наши сродники, которых с нарушением Церковного Устава мы будем поминать в те дни, когда все мысли наши должны быть около празднуемого события, не услышат ли тогда наши сродники от Господа укоризненное: “Вас они любят более нежели Меня?!”
