Знакома ли вам эта картина?
На столе, вперемешку с тем, что есть можно – гречкой, квашеной капустой, ломтями хлеба – уже стоит то, чего есть пока нельзя – решетки яиц, пакеты молока, пачки сливочного масла, творог…
И глава семьи, заглянув на кухню, в ужасе отшатывается: «О нет, только не это! Ну неужели нельзя купить…» Зато дети вдохновенно подтаскивают к плите разную посуду, начиная от больших кастрюль и заканчивая эмалированными кружками и высокими консервными банками. Они ждали того, что так испугало отца, целый год – сейчас будем готовить к Пасхе! Печь куличи, намешивать пасхи, красить яйца.
Можно купить. Да, наверное, и лучше – качественнее, вкуснее. Профессионалы все сделают, как надо. Они точно соблюдут рецепт, а не будут сыпать все «на глазок», удивляясь потом, а почему не сладко? С каким снисходительным презрением они окинули бы батарею выстланных чертежной калькой консервных банок, в которых , несмотря на воткнутые по центру лучинки, все-таки криво подходит тесто для куличей… И готовые куличи из форм у профессионалов выскальзывают, как по маслу, а не выковыриваются кусками, которые потом, как головоломку, все дружно собирают в единое целое, замазывая щели сахарной глазурью. Ни за что на свете профессионалы не станут есть разноцветную посыпку прямо из пакетика и, уж конечно, не будут выедать изюм, который выглядывает из подгорелых боков кулича. И бабушка их, уходя куда-то, не спрыснет случайно эти многострадальные куличи духами…
Но дети уверены, что вот то, что у нас обычно получается – это лучшие куличи в мире, которые не сможет повторить никто. И вечером, придя со службы чтения 12 Евангелий (конечно же, с горящими свечами), прокоптив кресты на косяках, мы ставим опару.
Готовим мы, казалось бы, в самый неподходящий день – страстную пятницу. В этот день три церковных службы, на которые мы обязательно идем. Этот день – он как бы на пределе человеческих сил. Вновь и вновь повторяются в церкви чтения о страданиях и смерти Спасителя. Но пронзительной нотой то и дело звучит обетование радости: «Покланяемся страстем Твоим, Христе. Покажи нам и славное Твое Воскресение».
Вот и в нашем доме в этот день переплетаются скорбные службы Великой Пятницы с предпраздничной кутерьмой. В перерывах между службами ставится и обминается тесто, красятся яйца – и луковой шелухой, и тряпочками с листьями, и красками, и карандашами, и покупными красителями. В марлевых мешочках, развешанных в самых неожиданных местах, стекает в подставленные мисочки творог для пасх.
Глава семьи на кухне весь день благоразумно не появляется. Он скрывается в дальнем уголке дома и, похоже, усердно молится, чтобы поскорее наступила Преблагословенная Суббота.
И она наступает. День тишины. День покоя. День, похожий на бутон, который раскроется к ночи невыразимо прекрасным цветком…
Кухня убрана. На столе стоит натюрморт с пасхальной открытки – куличи, пасха, крашеные яйца в тазике с пророщенным овсом. Все это освящено после субботней службы, а вся семья, «выложившись по полной», отдыхает перед ночной службой. Консервные банки вымыты, высушены и убраны в дальний угол, чтобы через год, когда опять встанет вопрос: «Покупаем или готовим?», быть принесенными на кухню с решительным ответом: «Готовим!»